Солнце село, начало темнеть, но работа по обложению града не прекращалась — тысячи костров горели вокруг Рязани, зловещим кольцом стягиваясь со всех сторон, а разнообразнейшие шумы, издаваемые степняцкими полчищами, сливались в глухой, плотный гул.

Штурм начался до рассвета. Загрохотали камнемёты — здоровенные, обкатанные валуны с нашлёпками приставшей мёрзлой земли, унеслись к стенам рязанским. Перелёт. Громко лопоча по-своему, китайцы бросились к катапультам, подкрутили вороты, приподнимая раму, а полсотни нукеров, сменяя друг друга, тягали рычаги, скручивали вороха воловьих кишок и жил. И вот новая глыба уложена в пращу катапульты. Китаец пробил киянкой по стопору, шатун с грохотом ударился о раму, посылая снаряд в сторону города. Есть! Один камень проломил крышу заборола, другой снёс навес, третий угодил ниже, вминая бревенчатый сруб.

А рядом сотрясались баллисты, посылая тяжелые, заострённые обрубки брёвен, — такая «ракета» навылет пробивает обе стены избы. Или стенку башни.

Олег медленно проезжал на савраске, сидя в полном боевом. Тумену Бурундая поручили штурмовать город со стороны Исадских ворот. Пока что шёл «артобстрел» — брёвна, пучки толстенных копий, каменные глыбы рушились с небес на стены и крыши града. Тысячи метких лучников подбирались поближе к стенам, пригибаясь за чапарами — огромными дощатыми или плетёнными щитами на колёсах, — выцеливали воинов на стенах и поражали их.

А вот пленным ни защита, ни охрана не полагалась — мужиков погнали на «земляные работы» — засыпать ров глубиной в три с лишним сажени да со щетью — кольями, вбитыми в дно. Сперва селяне притащили брёвна, плахи, доски — всё, что осталось от слободы, приволокли порубленные деревья, поскидывали всё в ров, а потом по этим шатким «лесам» подступили к обледенелому валу, по высоте сравнимому с трёхэтажным домом, и принялись долбать его кайлами да кирками. Одни отходили, запарясь, приступали другие. Притомятся эти, эстафету принимали третьи.

«Подрывная работа» велась напротив того участка крепостной стены, что располагалась северней Исадских ворот, и стрелки-рязанцы взялись выцеливать рязанцев-землекопов — то и дело кто-то из мужиков резко выгибался, роняя шанцевый инструмент, и скатывался в ров. На его место тут же гнали нового пленного — зрелище должно продолжаться…

Ближе к полудню обстрел города возобновился — снова загрохотали пороки, меча камни и глыбы мёрзлой земли, снова на позицию вышли лучники. Они уберегли многих пленников от гибели, хоть и не желая того, — в копальщиков уже не стреляли со стен, боялись высунуться.

А мужики долбили и долбили заледеневшую глину. Потом стало полегче — в глубине вала земля не смёрзлась, и в ход пошли лопаты. Хитрецов из Переволок, уступивших долбёжку соседям, но рьяно взявшихся за копку, едва не завалило — они так углубились, что вырыли настоящую пещеру в валу, а свод возьми, да и рухни. Откопать удалось всех. И вот посреди мощного вала возникла седловина. Склон, многократно облитый водой, пошёл трещинами, подался — и осыпался во второй ров.

Защитники Рязани пытались помешать копальщикам — не имея возможности показаться из-за заборол, они метали стрелы навесом. Те падали не прицельно, но порой находили свою мишень и поражали её, язвя мужиков сверху, словно кара небесная. Долетали и дротики, и булыжники. Но работа не прекращалась.

Настал вечер, засинели сумерки, опустилась тьма, озарённая светом костров и факелов, но зря селяне надеялись на отдых — татары были неумолимы.

— Шибче! Шибче! — покрикивали нукеры, приставленные к ним для присмотру.

— Мочи нет, душегубцы поганые! — стонали изнемогшие пленники.

Перемазанные в снегу и глине, с потными, запорошенными лицами, они представляли собой зрелище жалкое, но сердца ордынцев были закалены, ведь за милосердие к пленным их ждало суровое наказание — лучше уж быть жестокими с оросами!

К утру второй ров был засыпан и войска пошли на приступ. Сотня Алтун-Ашуха двинулась первой, волоча лестницы и подбадривая себя заунывным визгом дудок.

Олег прислушался — ещё один тупой и глухой звук раздался слева — это китайские искусники сработали бревенчатые примёты, их прокинули напротив Исадских ворот, уложив на обгоревшие сваи, — и закатили таран. Воротины стояли прочно, лишь содрогаясь под ударами, но капля камень точит.

— Готовимся! — сказал Изай Селукович. — Полезем на стену следующими.

Сухов посмотрел на нукеров Алтун-Ашуха и только головой покачал. Трудное это дело — крепости брать.

Штурмовые лестницы доставали лишь до нижнего тына. Преодолев его, нукер оказывался перед следующей линией обороны, ещё одним бревенчатым срубом, уступом поднимавшимся к главному укреплению — городской стене с заборолами и башнями. А рязанцы тут как тут — ждут штурмующих, встречают незваных гостей камнями, стрелами, тяжёлыми чурками, слепят золою, льют кипяток и смолу, на самом же верху привечают копьями да секирами.

Но ордынцы упрямо приставляли лестницы — тяжёлые, из бруса сбитые, или лёгкие, из жердей, с перекладинами, подвязанными кожаными ремешками. И лезли упорно, прикрываясь щитами, как зонтиками.

Вот не повезло сразу трём монголам — на них, карабкавшихся вверх, угодила деревянная колода, калеча и сшибая. Лишь один из воинов, самый проворный, успел отпрыгнуть с пути падающего дерева, но не удержался на крутой осыпи, скатился в ров — и угодил на щеть. Следом за ним упали трупы его товарищей. Дикий крик насаженного на кол взвился и стих.

Нукеры распределили обязанности — передние лезли вверх, зажимая в зубах свои дудки и почти не переставая выдувать пронзительные, душераздирающие трели, а задние прикрывали их, обстреливая заборола.

Вот наверху возник копейщик, сделал замах — и умер, проткнутый стрелами. Перевесился через стену и свалился вниз.

А пороки молчали — можно было попасть по своим. Хорошо, если пущенный из катапульты валун размолотит заборол, а если попадёт в стену? Тогда он отскочит — и сметёт пару-тройку штурмующих.

И нукеры Алтун-Ашуха лезли на стену, надеясь только на себя да на товарищей, что прикроют и поддержат.

Вопль, переходящий в поросячий визг, заставил Сухова обернуться к городу — из-за заборол выдвинулся жёлоб, и дымная струя кипящей смолы окатила лезущих по лестнице нукеров. Потеряв себя от палящей боли, ордынцы полетели вниз, сбивая товарищей. Защёлкали луки, но стрелы издали лишь медный звон — оборонявшиеся прикрылись пустым котлом.

Сотня Алтун-Ашуха отступила, отозванная сигналом трубы, и Селукович сказал:

— Наш черёд.

— Наш так наш, — согласился Олег.

— Хельгу! — подбежал сзади Джарчи. — Держи!

Он протянул Сухову моток волосяной верёвки, привязанной к увесистой «кошке» — грубо откованному якорьку с тремя крюками.

— Закидывать и лазать? — спросил Олег.

— Ага! — осклабился молодой ордынец. — Так труднее, зато можно оттолкнуться от стены, если на тебя смола хлынет.

— Обе руки будет занимать…

— Ой-е! Подумаешь! Всё равно мы сегодня до верха не доберёмся!

— Ты так думать?

— Я так знать!

Сухов кивнул и повесил моток на плечо. С верёвкой и в самом деле сподручнее — ты уже не так скован, как на лестнице, где только вверх да вниз, а качаешься маятником. Попробуй выцели!

Подвязав шлем ремешком, Олег и саблю закрепил в ножнах, затянув шнурок на рукояти — так не выпадет. Перебросив щит, висевший на перевязи, за спину, он ухватился за моток.

Пока Тайчар, Хуту и Судуй ставили лестницы, а другие метились из луков, Сухов раскрутил конец, закидывая «кошку» за нижний тын. Подёргав — держится, Олег полез вверх, поглядывая на заборола. И правильно — две могучие длани перекинули через оградку комель, натуральный пень.

— Байза! — крикнул Сухов, отталкиваясь ногами.

Вращаясь, пень пролетел мимо.

— Вай-дот! — вскричал внизу Чимбай.

А Олег, описав дугу, оказался на прежнем месте и продолжил подъём. Перекинув тело через тын, он спрыгнул на хорошо умятую землю — это был нижний ярус городских укреплений, неширокий — в сажень — уступ, первая ступень, на которую было необходимо прорваться, чтобы одолеть вторую и третью.