— А возьми нас к себе! Раз ты хану служишь, то и нам не зазорно!

Изай усмехнулся.

— Не я беру, — сказал он, — а темник наш, Бурундай-багатур.

— Боярин, что ли?

— Навроде того. Только учти, Онфимка, в Орде порядки строгие, там не забалуешь.

— Мы народ привычный! — рубанул Онфим. — В дружине Князевой службу несли, да вот, разошлись — одних Василько с собой увёл на Сить, а мы остались. Чего ради кровь лить за Юрия Всеволодовича, за дурачину этого? Всё, что можно было, прогадил, межеумок. Уж лучше я к хану уйду!

— И много вас, таких умных, набралось? — спокойно осведомился Олег.

Онфим сверкнул на него глазами, но грубить не стал, сказал ворчливо, отворачиваясь:

— А с полсотни наберётся.

— Пойдёт, — по-прежнему спокойно сказал Сухов и поздравил арбан-у-нойона: — С прибавлением вас, Изай свет Селукович!

Ближе к вечеру страсти улеглись, сонные нукеры один за другим заворачивались в шубы и кошмы, дозорные бродили то поперёк улицы, то повдоль, то грелись у костров.

Олег ещё засветло расположился в заброшенном сарае, где хватало слежавшегося сена. С ним на пару устроился Джарчи.

Посидев, поболтав о пустяках, нукер опоясался саблей и двинулся исполнять обет. Это было ещё до ужина. Успело стемнеть, а Джарчи всё не появлялся. Беспокоясь за непутёвого нукера, Сухов отправился на поиски, по дороге прихватив Чимбая.

— Вечно с ним что-нибудь не так, — проворчал тот, подхватываясь. — Не одно, так другое, не другое, так третье…

— Да уж… — откликнулся Олег.

Покрутившись по площади и около, они выбрались к месту стоянки сотни Бэлгутэя. Кроме пары часовых и лошадей у коновязей, все спали. Напротив, под стеной богатого дома с торговыми лавками, устроенными в подклетях, стояли бочки с вином и пивом, нукерами не тронутые. Но откупоренные местными выпивохами — не побоявшись близости «мунгалов», расхристанные личности в рваных армяках дорвались до бесплатного и нализались так, что лежали пластом, как мёртвые. «Господи, — похолодел Сухов, — да они и вправду мёртвые!»

— Огня! — крикнул Олег, оборачиваясь к дозорным. — Живо! Байза!

От костров подбежала пара человек с факелами и осветила место преступления — у всех пьяниц из раззявленных ртов текла синяя пена…

— Отравились! — охнул Чимбай. — Хотели нас отравить!

— Ага, — буркнул Сухов, — мы пить не стали, так они сами наглотались!

— А… чего?

— Не знаю, Чимбай…

Олег поднял факел повыше. Все бочки выкатывали из одного и того же погреба. Заснеженные ступеньки, ведущие вниз, были истоптаны, а низкая дверь стояла приоткрытой, отгребая створкой снег. Сухов спустился в погреб, пригибая голову, и сразу же увидел неподвижное тело. Это был Джарчи. Под сердце ему был всажен кинжал русской работы, с золотой рукоятью в форме орла, раскинувшего крылья.

— Чего там? — спросил Чимбай снаружи.

— Спускайся, поможешь.

Кряхтя, нукер пробрался в погреб и охнул, увидев труп Джарчи.

— Кто? — каркнул он, сжимая кулаки.

— Тот, кто отравил вино, кто запалил амбары с зерном. Тот, кого Джарчи поклялся выследить и убить. А я, дурак, понадеялся, что ничего-то у него не выйдет…

— Надо Бурундаю сказать, — выдавил Чимбай. — Всех тут вырежем! Подчистую! За Джарчи я им…

— Кому им? — резко спросил Олег.

— А то ты не видишь, чем зарезали Джарчи!

— То-то и оно, что вижу! Кому в голову придёт оставить в ране такой дорогой клинок? Тому, кто изо всех сил пытается науськать нас на оросов! Разве станет местный так глупо подставлять себя и своих? Тут поработал враг, Чимбай, настоящий, матёрый враг. Не вышло у него нам яду подсунуть, так он на Джарчи отыгрался — вдруг мы решим отомстить оросам? То-то ему радости будет!

— От того, что мы местных побьём? — туго соображал Чимбай.

— От того, что оросы побьют много наших, прежде чем мы всех тут вырежем подчистую! А кинжал… Ты что, не помнишь уже? Ты же сам нашёл его во Владимире!

Чимбай вылупил на Олега глаза, присмотрелся к кинжалу и прошептал:

— А ведь точно… И чего теперь?

— Похороны теперь, — буркнул Сухов.

Утром, дождавшись прибытия сотен Бэрхэ-сэчена и Алтун-Ашуха с «продразвёрстки», тумен оставил Ростов, захватив с собою неплохой хувчур, и свежих коней, и пополнение.

Для упокоения Джарчи не пожалели дров, запалили громадный погребальный костёр. Нукеры молча стояли вокруг, а Олег обшарил глазами толпу, отыскивая Бэрхэ-сэчена. «Брат Иоганн» поймал Олегов взгляд — и не отвёл своего, смотрел вызывающе, пока поднявшееся пламя не скрыло его.

«Выслежу, — подумал Сухов, — и убью!» Ему было ясно, кто был поджигателем, отравителем и убийцей — Бэрхэ-сэчен. Никто не мешал «брату Иоганну» тайно прибыть под вечер в Ростов, дабы совершить свои чёрные дела, а после убыть, сохраняя видимую безвинность. Да пусть даже и не сам Бэрхэ-сэчен, а преданный ему Савенч, какая разница? «Всё равно — убью!»

Костёр догорел, и тумен отправился к Итилю, на берегу коего стоял город Углече Поле.

Дорога была набита, и Бурундай повёл войско «волчьим ходом» — медлить было нельзя. Бояре ростовские подробно растолковали, как добраться до реки Сити, где и схоронился Юрий Всеволодович, но напрямки туда не пойдёшь — уж больно леса густы. Приходилось совершать переходы между городами по тем направлениям, которые ещё очень не скоро станут дорогами. Пока что путь к Угличу состоял из просек, соединявших между собою небольшие полянки и лужки, да из лесных троп, в ширину которых едва вписывались сани-розвальни.

Десяток Изая ехал в передовой сотне. Дорога впереди заузилась, вильнула в сторону. С обеих сторон лес вставал, как крепостные стены, сосна к сосне, ель к ели. И вот одолела сотня Эльхутура поворот и выехала на большую поляну. Снег на ней был не топтан, а в сторонке глыбился здоровенный валун.

— Не его, случайно, Попович выворотил? — спросил Олег без улыбки.

— Его, — подтвердил Изай.

— А надпись где?

— Так внизу же! Переверни да прочти…

Ответить Сухов не успел — из леса повалили мужики в армяках и шубах, с топорами и копьями в руках. С рёвом и матом они бросились на ордынцев.

Целую секунду Олег смотрел на распяленные рты, на сверкавшие глаза, на бороды нечесаные и лишь потом саблю выхватил.

Чимбаю, ехавшему рядом, не повезло — копьё прободало шею его коня, и тот рухнул, хрипя и дёргая ногами. Нукер изловчился, успел соскочить и мигом уделал копейщика. А за ним подбегал другой, и третий, и десятый.

— Изай! — заорал Эльхутур. — Отрезай их от леса!

Селукович кивнул только, отбиваясь от пары озверелых мужиков в тяжёлых полушубках из медвежьих шкур. Конь Изая бился в агонии, распуская по снегу выпущенные кишки, а куман прижимал мужиков — те ревели, как взаправдашние медведи, и вовсю работали самодельными мечами, переделанными из тесаков. Арбан-у-нойон крутился, стараясь так встать, чтобы нападавшие мешали друг другу.

Олег рубанул с седла, уделывая одного из «медведей», и Селукович расправился со вторым.

— Отсекаем их от леса! — крикнул он, вскакивая на запасного коня. — Хуту! Тайчар!

Десяток бросился за своим командиром, заходя мужичью в тыл. А вот и вся сотня охватила разбойников. Хотя какие это разбойники? Партизаны, мстители народные. Когда это разбойный люд кидался на целую рать? На обоз — ещё куда ни шло.

Отрезанные от леса, мужики попали в окружение, а ордынцы всё прибывали и прибывали, самой массой подавляя всякое сопротивление.

Десятка два ростовчан, или кто они там были, всё-таки смогли уйти. Преследовать их не стали — в густом лесу деревья росли так часто, что впору бочком передвигаться, а уж конным там делать было совершенно нечего.

— Быстро отсюда! — хмуро скомандовал Изай. — Нехорошее тут место, заколдованное…

Олег кивнул. Говорить не хотелось, смутно было на душе.

Эти мужики, «неуловимые мстители»… Чего вдруг они напали? Почему не смирились, не признали господства Орды? Откуда в них столько лютой ненависти? За что они мстили? Или не мстили вовсе, а по-своему понимали почётную обязанность — защищать родной край? Они-то не князья, их-то не обвинишь в междоусобной разборке. Увидали мужики врага, сошлись, да и врезали. Сгинули все, как евпатьевцы, но остались правы. «А я, выходит, виноват?» — криво усмехнулся Олег.